Спасатель. Серые волки - Страница 64

– Вообще – то тут, то там… Более или менее в Москве, скажем так. – Липский неожиданно поднял голову и посмотрел Кошевому прямо в глаза. – Хорошие у тебя ботинки, – произнес он, резко меняя тему.

– Не жалуюсь, – сказал Кошевой. Ботинки действительно были хорошие, производства всемирно известной фирмы – ясно, что не российской, – любимые и очень дорогие. – Могу подсказать, где достать такие же.

– Не мой стиль, – отказался Липский. – Да и куда я в них пойду? Я и на мотоцикле-то ездить не умею, это ты у нас всадник ада на колесах…

– Ад на колесах? – от безысходности пустился в словоблудие Кошевой.

– Ты на колесах, – без улыбки поправил Липский. – А ад сам по себе – каким был, таким и остался.

– Ты-то откуда знаешь?

– Заглядываю периодически, – сообщил блогер. – Особенно в последнее время.

Это уже попахивало запоздало накрывшей господина журналиста белой горячкой, но тут, к немалому облегчению Кошевого, из-за поворота лесной дороги выехала запыленная «Лада» с оранжевым плафончиком на крыше.

– Слушай, – наблюдая за ее приближением, сделал последний шаг навстречу собеседнику Кошевой, – я вижу, у тебя проблемы. Помочь?

– Обойдусь, – вяло отмахнулся Липский.

– Может, ствол тебе дать?

– Толку от него… А баллистической ракеты с ядерной боеголовкой у тебя нет? Нет? Жалко. Вот если б была, тогда б другое дело…

…Поерзав на пятачке у ворот, серебристая «приора» развернулась и тронулась в обратный путь, наконец-то оставив Кошевого в приятном одиночестве. Липский сидел рядом с водителем, и, глядя вслед уезжающей машине, Кошевой подумал, что этот человек больше не переступит его порог – ни здесь, на базе, ни в городе. Парень он, бесспорно, образованный, начитанный и неглупый. Когда он в настроении, общаться с ним – одно сплошное удовольствие. А уж о его бывшей и говорить нечего – богиня, царица, воплощенная мечта любого здорового мужика с правильной ориентацией. Но! Воспитанный человек, находясь в обществе приличных людей, обязан держать себя в руках и хотя бы внешне соответствовать требованиям момента, а не слоняться повсюду с кислой миной записного страдальца, отравляя окружающим существование. Да и пить, товарищи, надо уметь. Это в шестнадцать лет на волне беспричинного щенячьего восторга люди прощают друг другу многое – да почти все – в обмен на дружеское к себе отношение. А когда тебе за сорок, с некоторыми вещами лучше не шутить. Одна лишняя рюмка, одно необдуманное высказывание, одна дурацкая пьяная выходка – и все, прощай, репутация! В приличный дом тебя уже не позовут, и слух о том, что ты неотесанный чурбан и пьяница, распространится среди твоих знакомых со скоростью света.

Заниматься распространением слухов Дмитрий Кошевой, естественно, и в мыслях не имел, но и продолжать общение с человеком, который украл у него сутки жизни, не извинился и даже толком не поблагодарил за оказанный прием, не собирался. Да и зачем ему это? Нужным человеком Липского не назовешь, интерес к нему Кошевой утратил окончательно… В общем, когда кто-то умер, лучшее, что можно для него сделать, – это поскорее похоронить. А заняться госпожой адвокатшей, если подопрет нужда, можно будет и без содействия ее бывшего супруга. Да так оно, кстати, и правильнее, а то оробел, как маленький, – сводник ему, видите ли, понадобился…

Все-таки есть в людях творческих профессий какая-то странная, трудноуловимая, но явная гнильца. Может, это потому, что они редко сталкиваются с реальной жизнью и просто не умеют себя правильно вести? Или это что-то более глубокое, на генетическом уровне, напрямую связанное с творческими способностями? Вот Дмитрий Кошевой, к примеру, получил гуманитарное образование и остался нормальным мужиком безо всякой гнильцы. Но при этом ни поэтом, ни писателем, ни известным педагогом, ни хотя бы обыкновенным блогером упомянутый гражданин не стал. А стал он тем, кем стал, – киллером, наемным стрелком. Но ведь писал же когда-то стихи, и вроде неплохо получалось…

Да, сложная все-таки штука – жизнь!

Он точно знал, что сквозящее в его рассуждениях сытое благодушие навеяно отъездом Липского, который, увы, оказался долгожданным. То есть долгожданным оказался отъезд, а сам Липский оказался просто довольно-таки неприятным типом со странными – видать, от большой интеллигентности – заскоками.

Он закрыл и запер ворота, закурил новую сигариллу и неторопливо зашагал в сторону стрельбища: нужно было прибраться и почистить стволы после вчерашних забав. По дороге он сделал небольшой крючок, чтобы смахнуть со стола под навесом горку ореховой скорлупы и бросить ее в мангал на предмет последующего сожжения. На песке вокруг мангала все еще виднелись глубокие отпечатки его подошв – рельефные, с четким и крупным, как у покрышек грузовика или серьезного внедорожника, рисунком протектора. Само собой вспомнилось, как Липский, стоя вон там, в полуметре от мангала, со странным упорством разглядывал землю, на которой не было ничего, кроме этих следов.

«Хорошие у тебя ботинки».

Ну, это ладно, это можно считать простой констатацией факта: ботинки-то и впрямь хороши, аж самому завидно. Но вот это: «…ты уже сделал для меня все, что было в твоих силах, и вряд ли способен на большее», – это-то что было, а? Это шутки у него такие, что ли? Да нет, вроде непохоже…

Что-то тут не то, подумал Кошевой. Причем до такой степени не то, что в воздухе начинает попахивать жареным.

Передумав чистить оружие, он резко сменил курс и направился к жилому домику. Невзирая на примитивную архитектуру военного лагеря и удаленность от очагов цивилизации, база была оборудована вполне современно – без новомодных излишеств, за которыми просто невозможно уследить и поспеть, но все необходимое для того, чтобы оставаться в струе, тут имелось. Другое дело, что, открывая очередную здешнюю робинзонаду, Кошевой намеренно обрубал все связи с внешним миром, живя вот именно как на необитаемом острове. Сейчас он начинал сомневаться, что поступал правильно, неделями даже не включая телевизора. Впрочем, способ исправить это упущение у него имелся, и Кошевой, наплевав на все остальные дела, поспешил к нему прибегнуть.