Спасатель. Серые волки - Страница 50

Словом, как сложилось, так и сложилось, и переложить единожды сложенное уже не представляется возможным. Да и кому это надо – что-то там перекладывать? Кошевой не искал для себя этой работы, она сама его нашла. А найдя, мертвой хваткой взяла за глотку и сделала предложение, от которого было просто невозможно отказаться: или – или. В ту пору он еще не имел опыта стрельбы по живым мишеням и не успел обзавестись своей нынешней философией: врешь, не возьмешь. Попытка найти компромисс со звероящерами поставила его вне закона, а потом он вдруг обнаружил, что ему все это чертовски нравится – тем более что изменить все равно ничего нельзя.

Как обычно, под ровный рокот мотоциклетного движка мысли текли размеренно, неторопливо – по привычному руслу, без неожиданных всплесков, виражей и водоворотов. Он давно заметил странную зависимость настроения от скорости движения и наоборот. Нештатная ситуация заставляла до упора выворачивать ручку газа, скорость провоцировала принятие неожиданных, неординарных, рискованных решений; а когда все было решено и просчитано заранее, торопиться было некуда, и эта загодя рассчитанная до секунды неторопливость успокаивала нервы и способствовала столь необходимой в работе наемного стрелка аккуратности.

Было что-то около четверти девятого, когда он аккуратно вогнал мотоцикл в узкий просвет между бамперами двух припаркованных на правой стороне узкой боковой улочки автомобилей. В салонах машин размеренно вспыхивали и гасли синие светляки охранной сигнализации, до ближайшего уличного фонаря было метров сто. Левая сторона улицы была свободна. Тротуар там отсутствовал, прямо из мостовой проезжей части, как береговой утес из моря, вырастала могучая трехметровая стена – кирпичная, гладко оштукатуренная, со свисающими с острого гребня, тихонько шелестящими под моросящим дождем плетями дикого винограда. Выше гребня грозовыми тучами темнели на фоне мутного от электрических отсветов низкого неба вековые кроны больничного парка. Левее, метрах в ста или около того, сияло дежурной иллюминацией пятиэтажное административное здание НИИ проблем головного мозга – ну, или как оно там правильно называется. Кошевой в эти тонкости не вникал, на работе его интересовал исключительно точный адрес, время, фотография клиента и сумма гонорара. То есть сумма его интересовала ДО; во время и после сумма была ему неинтересна, поскольку без приличной суммы никакого «во время» и «после» существовать просто не могло: искусство ради искусства – это, наверное, вещь, но Кошевой придерживался того мнения, что труд художника должен-таки оплачиваться, и оплачиваться щедро.

Он повесил на рогатый руль кевларовую каску вместе с очками-консервами, несколько раз переступил на месте, разминая ноги, коротко разбежался и черной тенью почти беззвучно перемахнул через трехметровую стену, по-кошачьи мягко приземлившись на четвереньки на обратной ее стороне.

Выпрямившись, он сразу же начал двигаться, боком скользя среди деревьев. Высокие ботинки со шнуровкой до середины икр мягко ступали по аккуратно подстриженной траве газона; он шел, ориентируясь на освещенные окна четырехэтажного лечебного корпуса клиники, в ненастной полутьме похожего на неторопливо движущийся сквозь теплые дождливые сумерки навстречу своей судьбе «Титаник», и вскоре ощутил под ногами твердый бетон дорожки.

Было двадцать минут девятого, время посещений еще не истекло. Он беспрепятственно вошел в здание, ухитрившись не попасться на глаза никому из здешнего персонала. Персонала у входа было немного потому, что человеческие глаза тут давно заменили стеклянными зрачками видеокамер. Чувствуя на себе их любопытные взгляды, Кошевой плечом открыл забранную армированным стеклом дверь и очутился в узком, освещенном люминесцентными лампами служебном коридоре. Дверь с табличкой «Охрана» была белого цвета, филенчатая, из наклеенной на хлипкие бруски тонкой фанеры – не дверь, а имитация двери, оснащенная вычурной, под начищенную латунь, дешевой ручкой турецкого производства. Впрочем, обнаружься здесь стальная сейфовая дверь с крабовым замком, Кошевого это вряд ли могло остановить: он был на работе, а будучи на работе, Дмитрий Кошевой не знал преград.

Шуметь и проявлять чудеса изобретательности не пришлось: дверь, как и ожидал Кошевой, была не заперта. Он повернул ручку, шагнул через порог и, не здороваясь, – потому что не любил изуверских шуток и никогда не издевался над своими жертвами – спустил курок.

«Туп», – сказал оснащенный глушителем «Макаров». «О!..» – откликнулся сидевший за пультом системы наблюдения толстяк в форме охранника и, отказавшись от дальнейшего участия в дебатах, вместе с креслом опрокинулся на бок. Полностью избежать шума не удалось: когда центнер живого веса, втиснутый в офисное кресло, рушится на кафельный пол, беззвучным этот процесс быть просто не может.

Перешагнув через труп, Кошевой склонился над пультом. Обтянутые тончайшей латексной перчаткой пальцы левой руки ловко забегали по клавишам, одну за другой отключая камеры.

Когда с этим было покончено, он вынул из кармана мотоциклетной кожанки мобильный телефон – неожиданно гламурный, одной из последних моделей, да вдобавок еще и перламутрово-розовый. Резиновый большой палец дрессированной блохой запрыгал по кнопкам, набирая номер.

– Третий пост слушает, – после череды длинных гудков откликнулся недовольный женский голос.

– Под хвостом выкусываете, сестра?! – негромко, но с холодной хирургической лютостью в голосе осведомился Кошевой. – Хватит почесывать гениталии, мухой в приемное отделение!