– А в чем, собственно…
– Вам предоставить письменный отчет?! Живо делайте, что вам сказано, черт бы вас подрал!!!
– Бегу, – коротко, ясно и в меру испуганно откликнулась медсестра.
Что и требовалось доказать.
Наклонившись, Кошевой засунул украденный из сумочки у толстой клуши в супермаркете мобильник в карман убитого охранника – тоже, между прочим, не худого. «Заговор мясокомбинатов», – подумал при этом он.
Напоследок он выкорчевал из жестяной коробки системного блока увесистый тускло-серый блин жесткого диска и, держа его в руке (поскольку ни в один карман эта старомодная хреновина не влезала), покинул сначала комнату охраны, а затем и служебный коридор первого этажа. Времени, которое требовалось сестричке с третьего поста на то, чтобы добраться до приемного покоя, объясниться с дежурным врачом и уразуметь, что ее кто-то разыграл, ему должно было хватить с лихвой.
Больные, сидевшие на кожаных диванчиках в холле с экзотическими растениями, не обратили внимания на высокого мужчину с забранными в конский хвост пышными седоватыми волосами, который быстрой деловитой походкой проследовал мимо них. На мужчине был серый с черными вставками китель охранника и форменное кепи. Линялых джинсов и ботинок на толстой подошве со шнуровкой до середины икр никто не заметил: все были поглощены просмотром очередной, сто какой-то по счету, серии любимого на текущий момент фильма.
Миновав холл с пальмами и всем прочим, Кошевой понял, почему – вернее, кем – оказался занят лифт. Впереди, рея белыми крыльями больничной накидки, шла какая-то женщина – если судить только по виду сзади, очень ничего себе. Когда она, не обернувшись, вошла в дверь триста второй палаты, Кошевой на мгновение увидел ее в профиль и убедился, что не ошибся и на этот раз: лицо у дамочки было под стать фигуре и прическе. Белой завистью завидуя постояльцу триста второй, Кошевой прошел мимо закрывшейся двери, слегка ускорил шаг и, когда ближний из двух охранявших нужную ему палату ментов повернул в его сторону широкую бессмысленную ряжку, поднял пистолет и нажал на спусковой крючок.
Второй выстрел последовал за первым сразу, практически без паузы, и долговязый жердяй в сержантских погонах, кувыркнувшись со стула, распластался на кафельном полу рядом со своим толстым напарником. Не ко времени вспомнилась случайно просмотренная программа криминальных новостей, в которой этих клоунов всерьез, хотя и с известной долей иронии, именовали копами. Это было забавно, но не слишком, и Кошевому уже далеко не впервые пришло в голову, что вот так, забавляясь, иронизируя и глупо хихикая, белый человек вскоре окончательно прогадит все, что ценой неимоверных усилий и большой крови добыли и построили его предки.
Не промедлив ни единого мгновения, он распахнул дверь палаты и поверх пистолетного ствола посмотрел на свою жертву. Жертва, уютно освещенная горящим на тумбочке ночником под оранжевым матерчатым абажуром, полусидя дремала в кровати, свесив на плечо коротко остриженную, обильно посеребренную сединой голову. Исхудавшие за время болезни руки расслабленно лежали поверх одеяла. Между ними Кошевой разглядел закрытую книгу, поверх которой, чуть съехав на сторону, белел листок бумаги. На нем что-то было написано – совсем коротко, в одну, и то далеко не полную, строчку. Выпавшая из пальцев шариковая ручка лежала здесь же, на одеяле, и ее декорированный под никелированную сталь корпус поблескивал в свете ночника, как узкое лезвие стилета.
Продолжая держать спящего на прицеле, Кошевой попятился и, присев, ухватил за шиворот одного из лежащих на полу коридора ментов. Он волоком втащил в палату сначала один труп, а затем и второй. Больной не проснулся, в коридоре все еще было пусто. Кошевой подошел к кровати и взял висящее на спинке махровое полотенце. При этом ему кое-что почудилось, но он не стал торопиться с выводами, тем более что почудилась ему сущая нелепица.
Крови в коридоре было совсем немного. Кошевой бросил полотенце на пол, наступил на него ногой, кое-как затер винно-красные лужицы и пинком зашвырнул испачканную тряпку обратно в палату. Закрыв за собой дверь, он снова подошел к кровати.
Больной лежал в прежней позе, свесив на плечо голову и расслабленно уронив вдоль тела костлявые, покрытые ровным нездешним загаром руки. Чувствуя, что неоправданно тянет время, но отчего-то будучи не в силах совладать со своим настроением, Кошевой взял лежащий поверх книги листок бумаги и прочел то, что было на нем написано.
Написано было немного. «Уважаемый А» – вот и все, что успел нацарапать лежащий в постели человек, прежде чем его сморил сон. Буква «А» заканчивалась длинным, чуть ли не на полстраницы, косым росчерком; аккуратно кладя на место незаконченное письмо, Кошевой вспомнил домик Винни Пуха, над входом в который была прибита табличка с надписью: «Посторонним В». Книга, которую больной использовал в качестве импровизированного письменного стола, оказалась вторым томом «Графа Монте-Кристо» Дюма – странноватое чтиво для выпускника Оксфорда, которому уже перевалило за пятьдесят, но, как известно, каждый чудит по-своему. В общем, не «Майн Кампф», и слава богу…
Тянуть дальше не имело смысла и было довольно рискованно. Склонившись над полулежащим в постели человеком, Кошевой двумя пальцами дотронулся до его шеи под челюстью, нащупывая пульс. Пульса не было, да и кожа несостоявшейся жертвы холодила кончики пальцев даже сквозь латекс перчатки.
Первое впечатление оказалось верным: пациент палаты номер триста семь был мертв, как кочерга, уже за несколько минут до того, как посланный по его душу убийца переступил порог.