– Вот черт, – с досадой сказал Кошевой.
Такой казус с ним приключился впервые, и теперь, по совести говоря, он не знал, как быть с гонораром. С одной стороны, он проделал немалую работу, а с другой – как ни крути, клиента прибрал все-таки не он, а костлявая старуха с косой.
В это мгновение у него за спиной негромко чмокнула дверная защелка и женский голос неуверенно произнес:
– Простите, а…
Думать было некогда, да и не о чем. Кошевой резко обернулся и выстрелил навскидку, не целясь. Он никогда не промахивался, не промахнулся и теперь: пуля ударила незваную гостью в лоб точно над переносицей, и она, даже не успев испугаться, упала на пол около двери, составив компанию двум мертвым ментам – то есть, простите, копам.
К удивлению и досаде Кошевого, это оказалась не медсестра, не врач и не пациентка из соседней палаты, а посетительница – та самая понравившаяся ему со спины дамочка, что минуту назад вошла в дверь триста второй палаты. Она действительно была красива, хотя сочащаяся кровью пулевая пробоина во лбу и слепой немигающий взгляд ее немного портили.
– Вот черт, – повторил Кошевой, бросил на пол у кровати слабо дымящийся пистолет и, перешагнув через убитую женщину, вышел из палаты.
5
– Слушайте, – недовольно кривя маленький бабий рот, брюзгливо произнес заместитель генерального прокурора Винников, – сколько можно? У меня от этого места уже оскомина!
Они спускались к озеру по длинной пологой лестнице, ступенями которой служили расколотые вдоль и уложенные плоской стороной кверху дубовые колоды. Над спуском, превращая его в сумрачный наклонный коридор, смыкались густые кроны, и освещенное ярким солнцем озеро впереди напоминало картину в затейливой полуовальной раме.
– Надоело мотаться взад-вперед, – продолжал брюзжать Винников. – Мне что, по-вашему, больше делать нечего?
– Как был Уксус, так Уксусом и остался, – доверительно сообщил депутат Государственной думы Беглов идущему рядом генерал-полковнику Макарову. – Вечно чем-нибудь недоволен – не одним, так другим… А где прикажешь обсуждать подобные темы? – слегка повысив голос, обратился он к Винникову. – В кабаке? У тебя в кабинете? Может, по телефону, чтобы не тратить попусту твое драгоценное время?
При этом он подумал, что в данном случае недовольство Уксуса абсолютно беспочвенным не назовешь – в нем имелось-таки рациональное зерно, хотя отыскать его было непросто. С этим загородным имением его превосходительства генерал-полковника Кота в самом деле что-то было не так. Вернее, что-то не так было с ними самими. Иначе почему, имея роскошные, гарантированно защищенные от всех видов прослушки городские квартиры и огромные загородные дома, они раз за разом собирались вместе именно здесь, в этой мрачной берлоге, над воротами которой красовалась дурацкая вывеска «Волчье Логово»? Уж не из-за нее ли, в самом-то деле?
– Мне кто-нибудь, наконец, объяснит, что там произошло? – величественно вопросил его превосходительство.
Такое с ним время от времени случалось, и чем дальше, тем чаще: увлекшись своей начальственной ролью, он забывал из нее выйти даже в компании старых друзей и продолжал корчить из себя невесть каких размеров шишку до тех пор, пока кто-нибудь, потеряв терпение, не давал ему пинка – в фигуральном смысле, а бывало, что и в прямом.
– Это вопрос не ко мне, а к представителю компетентных органов, – сдержав зуд в правой ноге, сообщил Беглов. – Я, честно говоря, и сам до конца не понял, что к чему.
– Не понял он, – проворчал Владимир Николаевич Винников. – А должен бы понимать! Человечек-то твой!
– Он такой же мой, как и твой, – возразил Илья Григорьевич. – Вольная птица, наемный стрелок. Да и в любом случае перетирать подробности с исполнителями – это уже давно не мой уровень. Мне сообщили, что дело сделано, но исполнитель отказался от второй половины гонорара, удовлетворившись авансом: у него, видите ли, возникли какие-то там этические соображения. А какие – мне не докладывали.
– Это я тебе сейчас доложу, – пообещал Винников. – Этика у него… Твоему исполнителю, если хочешь знать, за такую работу надо руки вырвать и обратным концом в ж… вставить. И этические соображения туда же засунуть, да поглубже. Этот профессионал устроил в клинике настоящую бойню – завалил сначала больничного охранника, потом двух постовых ментов, а на десерт еще и случайную свидетельницу. А Француз, между прочим, отдал концы самостоятельно, минут за десять – пятнадцать до его прихода. Вот поэтому, как я понимаю, этот вольный стрелок и отказался от второй половины гонорара. Наглости не хватило взять деньги за работу, которую не делал, – вот и все его этические соображения.
– То есть как «самостоятельно»? – тупо переспросил генерал Макаров.
– У него была опухоль мозга, – напомнил Винников. – Неоперабельная. А от этого, как правило, рано или поздно помирают.
– Вот дает Француз! – чуть ли не с восхищением произнес Беглов. – И тут перехитрил! Опять вывернулся, сука оксфордская!
– Всю жизнь у него все не как у людей, – проворчал генерал Макаров. – Жил не по-людски и помер с фигой в кармане, фармазон. А на исполнителя ты зря бочки катишь, – обратился он персонально к Винникову. – Другой на его месте засадил бы пулю покойничку в лоб и спокойно прикарманил денежки. А этот, гляди-ка, честный! Таких уважать надо, а ты – руки вырвать, в ж… вставить…
– Ты ему по своей профсоюзной линии передай, – пропустив реплику генерала мимо ушей, сказал Беглову Винников, – чтоб больше так не шутил. Представляешь, он ствол прямо около кровати бросил. Как будто это Француз, не вставая с постели, двух ментов и бабу расстрелял, а потом копыта отбросил.